Амур

Ветеринар замер перед дверью и никак не решался потянуть за ручку. Пальцы холодели. Он
еще раз глубоко вздохнул и решительно открыл дверь, войдя в прохладную комнату.

            Конов стоял к нему спиной и смотрел сквозь запыленное стекло на собачью конуру, за которой в зарослях лопухов, уткнув морду в пыль, лежала собака.
-Все! - сказал ветеринар, стягивая резиновые перчатки, закуривая виновато и осторожно. - Не жилец Амур, - Видать его булавками накормили, а может и еще чем. Кровь у него горлом идет, не останавливается!
            Конов не оборачивался. Он все еще смотрел в одну точку. Не мог забыть, как ветеринар отирал морду   Амура от черных сгустков крови, а пес жался к земле и от боли пытался заползти подальше в лопухи. Нет, он уже не был тем отважным псом. Сейчас он униженно вжимался в землю и не смел уже смотреть в глаза. Он впервые чувствовал собственный страх.
         - Что? - Конов, наконец, повернулся к ветеринару.
      - Я мог бы укол ему сделать.
      - Кокой укол?
      - Чтоб не мучился.
Скулы посеревшего за двое суток лица Конова напряглись. Он снова посмотрел в окно, и сипло выдохнул. Бессчетное количество бессонных сигарет стянули его горло.
       - Коли!
        Ветеринар молчал.
       - Иди, коли, говорю!
       - Мне нечем. Я сказал, что мог бы. Но ничего нет. Не завозят.
       - Не завозят? - Конов подошел к ветеринару. - Ладно. Спасибо и на этом.    На! - И вытащил из кармана мятую пятидесятирублевку, вложив ее в карман побледневшего ветврача.
        - Не надо, Саша.
        - Иди. Жене конфет купишь.
        Ветеринар не оборачиваясь, медленно вышел из дома. Он попытался закурить, но спички ломались в его руках. Он так и шел по улице с неприкуреной сигаретой, прижимая к себе квадратный чемоданчик в которой что-то побрякивало.
        - Эй, Вадим Петрович!- Крикнули со стороны. - Да остановись же ты? Что там? - С ведром в руках к нему шла старуха.
        - У Саньки был?
        - Собака у него подыхает, накормил кто-то иглами или еще чем.
        - Слава Тебе, - поставила старуха ведро на землю. - Ну и пропади она, всех кур передушила. У меня, у Мухиной двух. Я ее, стерву, сама на вилы бы посадила.
         - Конечно, - буркнул ветеринар и осторожно обернулся. Там на дороге, возле дома стоял Конов и смотрел в их сторону, загораживая лицо от восходящего солнца.
         - Ладно, мать, некогда мне тут с тобой.
    Он прижал к себе чемоданчик и, спотыкаясь на кочках, свернул в проулок, густо заросший сиренью.

       … Это был первый пес, проживший у Конова больше пяти лет. Какого бы щенка он к себе не приносил - не приживался, то собачья чума сожрет, то под колеса машины угодит, то еще какая напасть. Но Амур зацепился за жизнь крепко, все беды обходили его стороной. Быстро он из косолапого кутенка, превратился в широкогрудую охотничью лайку, беспрекословно выполняющую все, что хотел хозяин. Точнее даже не выполнял, а делал то, что умел, то о чем ему говорила кипящая в жилах собачья кровь.
          Конов, собираясь на охоту, всегда выходил на крыльцо, ставил возле конуры ружье, сильно пахнувшее порохом и оружейным маслом. Медленно и тщательно затягивал все ремни, застегивал пуговицы, а Амур в предвкушении подпрыгивал и извивался! Каждая секунда этих неторопливых сборов была такой длинной и счастливой.
          Когда же все было готово, хозяин подходил к собаке, гладил, таскал, играючись, за холку, что-то шептал на ухо, а Амур скулил от нетерпения.

          Конов расстегивал ошейник, и тяжелая цепь брякалась о вытоптанную у конуры землю. Амур отскакивал в сторону и, набирая скорость, обегал вокруг дома, но когда видел, что хозяин очень медлителен, лаял на него и снова делал круг.
          Только, когда охотник затворял калитку и шел в направлении леса, Амур, что есть мочи, мчался вперед через поле, спугивая жирующих в подорожниках воробьев.
          Никогда еще не приходили они из леса пустыми.

После охоты, будучи в хорошем настроении Конов отпускал Амура побегать по ночным
улицам, поскольку из-за крутого нрава пса днем этого делать было нельзя. Но даже ночью Амур
мог напугать забывшего об осторожности пьяного или поранить чью-то собаку, а утром, как ни
в чем не бывало, забирался, весь обвешанный репьями, в конуру и чутко спал, дожидаясь
утренней пайки.

          - Кошка, Амур, кошка! - как и раньше, попытался подшутить над Амуром Конов. Он попытался сделать вид, что ничего не произошло. Но Амур не вскочил с места и не стал подыгрывать хозяину в поисках кошки. Он тяжело подполз чуть ближе к запыленным сапогам,   даже не проскулив, а, проскрипев, виновато опустил глаза и сглотнул накопившуюся во рту тягучую густоту.
            Конов хлопнул дверью сарая, долго гремел инструментами, матерился в голос в темноте, перевернул какой-то ящик, со звоном разбившийся об пол, и вышел обратно, с силой воткнув в окаменевшую землю старую лопату.
          Движения его стали сбивчивыми и хаотичными, он то заходил в дом, то возвращался, словно пытаясь что-то вспомнить. Наконец, он, как прежде, появился с охотничьим снаряжением, разложил его и стал собираться. Крепко затянул ремень патронтажа, патронов было достаточно. Поставил возле конуры ружье, но Амур только дрожал, и скулил.
         - Ладно! - скомандовал сам себе Конов. Закинул за спину ружье. - Нужно идти.
           Амур лежал. Конов опустился перед ним на колени и расстегнул ошейник.
Голова Амур упала в пыль.
        - Что ж ты!? - взял он его на руки, - жрать я тебе не давал что ль? - Амур стал почти невесомым за эти два последних дня.
        - Ну, пойдем. - Он толкнул ногой калитку и пошел в направлении большой березы, с которой начинался лес. Солнце ударило в глаза. К этой вековой велиликанше Амур всегда бежал в первую очередь.
       Он шел медленно, стараясь аккуратно ступать по кочкам, чтобы не трясти Амура, а тот, свесив голову, только скулил.
     - Ничего, - только и повторял ему Конов, - ничего. - Он положил Амура возле почерневшего ствола березы и закурил. - Ты лежи, я скоро.
         Он неспешно вернулся домой, постоял возле конуры, хотел ее сейчас же разломать на дрова, но передумал. Взял заготовленную лопату и пошел к собаке, которая так и не сдвинулась с места. Издали Конову показалось, что Амур уже мертв. Но, почувствовав идущего, тот приподнял голову и словно в бреду стал утробно рычать.
            - Амур, не признал? Амур!- Конов погладил его. Накинул на шею веревку и привязал к дереву. - На всякий случай. Ты не бойся, - успокаивал он его.
            Конов снял ружье. Впервые в жизни ружье в его руках дрожало. Он отошел так далеко, что собаку плохо было видно….
            …Выстрел был похож на хлопок пастушьего кнута, эхом прокатился от березы к холму и затих в деревенских садах….

             Все уже знали, куда и зачем уходил Конов. Этот мрачный нелюдим, к которому даже мальчишки в огород не лазали, ведь он мог и выстрелить, а то, что таких случаев еще не было, так это по тому, что его держались стороной. Он ни с кем не общался. Пропадал в лесу, беззастенчиво в сумерках возил с колхозных полей сено. Правда, его возили все, но он делал это не прячась, не дожидаясь ночи, словно брал свое.
            -Нечего такую псину заводить! - посматривая в сторону холма, на одинокий силуэт Конова, говорили соседи. - Собачина-то его последние две ночи совсем осатанела, выла как проклятая: ни заснуть, ни на улицу выйти.
         -Говорят, ей мясо кинули с булавками, - перебила Мухина. - Я сегодня с Шурой разговаривала, ей Петрович сказал. Конов просил усыпить собаку.
         - Ишь ты, на собаку лекарства еще тратить! Тут людям не хватает!
           - У моего тестя - собака, какая же ласковая, даже на котов не бросается! Сидит все время у ступенек или в сарае, или спит. Ангел, а не собака! А эта!?
           - Да что ты! Я утром тут выхожу, его псина курицу тащит. У меня три штуки так и пропали. Я к Конову пойду! Все ему скажу! - Заволновалась Мухина.
          - Вон, кажется, он идет? - сказал ветеринар.
       - Где ж? - захлопала себя по карманам Мухина, пытаясь найти очки.
          - Да вон же, вон. Видишь, пятно черное на самом холме, чуть правее сосны раздвоенной. Ну не видишь, что ль?
          - Точно и я вижу, - подтвердил кто-то.
       - Да это не Конов, а пень.
       - Сам ты пень! Посмотри, движется, кажется.
         - По-моему, как был на одном месте, так и остался.
            - Это, конечно, - перебила ветеринара Мухина. - Тебе сейчас лучше, чтоб он на месте сидел. Он к тебе первому придет. Ты ж его собаку-то не спас!
         - Хорошее дело, - причем же тут я. - За мной греха нет. Я все по закону делал. Я ж, если бы возможность была, думаешь, не откачал бы? - Ветеринар достал из кармана сигареты.
           - Да что ты задергался, что нам-то говорить? Ты вон ему скажи, - указал в сторону леса подошедший Петр Миронов.
            Ветеринар вновь мельком взглянул в сторону холма и ему, показалось, что черная точка чуть сдвинулась с места.
            - Петрович! Сергеевна! - да вы чего? Что вы говорите! Я ж - все аккуратно.
            - А помнишь, у Савиных все кролики сдохли? Кто их прививал?
            - Вспомнили тоже, я же был молодым специалистом, да и вакцина плохая была. Не я же ее делал!
            - Рассказывай теперь!
           - У Мироновой или вон, у Мухиной - он вообще кур таскал! И теленка я ей забил на той неделе, мясо у нее есть.
           - Ты что несешь?
           -А что ты сама говорила, мол, чтоб сдохла, эта собака!
          - Мало ли, что я говорила. Я же просто так, для интереса.
          - Я слышал, - уже тише заговорил ветеринар, - что собаку свою он в Москве брал, чуть ли не за пятьдесят тысяч!
          - Ой, - Мухина прикрыла рот ладонью. - Да откуда же такие деньги-то?!
          - Оттуда, - разлегся на траве Миронов, - сколько он белок да норок перебил в лесу!? За один года столько насобирает! Барсучий жир в город возит, а он там в цене.
             - Пятьдесят тысяч! - повторила Мухина. - Вадим Петрович, шел бы ты домой. Займись там какими-нибудь делами.
         - Да никуда я не пойду, - вытаращил глаза ветеринар. - Почему я должен уходить?!
         - Дело твое.
           - Он может, - кивнул в сторону холма Миронов, - и петуха пустить. Черт знает, что у него на уме.
            - Типун тебе на язык! - вздрогнула Миронова. - Смотри жара какая, все ж погорим! Торф вторую неделю тлеет.
            Люди еще долго стояли посреди улицы, потом постепенно начали расходиться по домам. И ветеринар вспомнил, что ему нужно срочно ехать в центр, заказывать новые препараты и на вечернем автобусе вместе с женой укатил в город.

             Конов так и не пошевелился ни разу после того, как счистил налипшие комья глины с лопаты. Когда стало темнеть, он лег в траву, долго лежал и смотрел, как на небе появляются первые звезды.
            В распахнутую черноту своего двора он вошел за полночь. Луна чуть обелила краешек пустой конуры и куст бузины подле нее. Поставил к стене ружье и прислушался. Вокруг все замерло, не доносился даже звук радио из дома соседки.
           - Эй!!! - Что есть силы, закричал Конов. - Но ему ответили только собаки из огородов и дворов. Тогда он решил повторить попытку, но уже иначе: громко, что есть силы прогорланить какую-нибудь песню, чтобы разбудить всех. Но   трезвым, не вспоминались слова ни одной! Тишина становилась невыносимой!
            Нестерпимое одиночество охватило Конова! Давно забытая память об отце и нестерпимое одиночество, затертые работой и временем зашевелились в голове. Увиделась просевшая и заросшая могила. Только сейчас он вспомнил, как отец так же в беспамятстве сидел на этих ступенях, спал, уткнувшись в колени. И тогда в детстве Конов увидел его жалким и маленьким, каким он никогда его не видел. Да он его вообще редко видел.             …Отец работал пастухом и уходил из дома уже в четыре часа.
            - Ту-у-у…, - разносилось по мокрым от утренней росы улицам. И тут же двери сараев отворялись и люди, позевывая, выгоняли скотину. Такой же зазывный трубный звук разносился по деревне к сумеркам, когда отец возвращался домой.
               Садился он на приступки   и, вытянув ноги,   долго курил.
             - Санька, а ну иди сюда, - звал он, доставая туесок из березовой коры, наполненный земляникой. Он постоянно что-то приносил из леса, он пах лесом, он был его частью.
             Сашка садился рядом с отцом и горстями клал себе ягоды в рот.
            - Ну-ну, не торопись. - Ласково говорил он.
Как-то Сашка сказал:
            - Па, а у нас Белка ощенилась - пять штук!

Отец промолчал.
- Ну, пойдем, покажу. Пойдем!

Сашка вбежал в сарай, постоянно оглядываясь на отца. В дальнем углу зашуршало сено и загорелись два зеленых глаза. Белое пятно Белки зашевелилось и зарычало осторожно. Из-под нее послышался поскрипывающий писк.
              Отец черной тенью стоял в проеме двери и близко не подходил. Сашка смотрел то на щенков, то на отца, за спиной которого расстилалось бесконечно звездное небо.
              Сашка тогда не мог заснуть всю ночь, ворочался, отсчитывая удары маятника, чтобы в четыре утра с уходом отца на работу, спрыгнуть с постели и босиком броситься к щенкам. Но никого не было, только пролежанное сено и затертая подстилка.
              - Белка! - поманил Сашка, - Белка! - Он выбежал за калитку. Отец уже поднимался в гору.
              - Оп! - подгонял он стадо. Возле его ног, забегая то с одной, то с другой стороны крутилась Белка, за которой волочилась веревка. Белка подпрыгивала к сумке, а отец отгонял ее.
              - Папа, - закричал Сашка и бросился к нему, спотыкаясь босыми ногами о камни. - Па! Где они!? - Отец обернулся и убрал сумку за спину. Сашка   вцепился в рукав отцовой рубахи. - Куда ты их понес! - и попытался схватить сумку.
              - Саня! - только и сказал отец. - Белка залаяла и заскулила одновременно.
              - Куда ты их?
             - Я их отпущу там, у большой березы. Пускай в лесу поживут. В лесу хорошо им будет. Они сами себе еду будут искать, а нам негде их держать.
             - Но они ведь слепые.
             - А как же волчата? Волчата тоже слепые. Они же в лесу живут. Вот Белка из дома и будет бегать их кормить, пока не вырастут. Давай, Санька, дуй домой. Белку крепко держи!
           - А как же она узнает, где они?
             - Узнает, еще как! У нее нос чуткий.
             Санька привязал Белку к забору, а сам, не выдержав, снова побежал к отцу.
             Отца он увидел, когда тот бросал что-то в воду, за камыши.
           - Па, ты чего там?!
           Отец обернулся, хотел поспешно выбежать на берег, но поскользнулся.        В отяжелевшей мокрой одежде он вышел к сыну, ноздри его раздувались.
             Сашка перевернул его мешковатую сумку, все вытряхнул, разбросав на траве куль с едой. - Дурак! - завыл Сашка, - фашист, понял ты кто! - ревел он.        Стадо в тот день само в деревню пришло, без пастуха. Только через какое-то время появился и сам пастух, с трудом волоча за собой кнут. Он бормотал что-то несвязное.
               - Нажрался! - крикнул ему кто-то из-за забора. - Всю скотину нам растеряешь.
             - У-у, - выдавил из себя пастух, - замахнувшись кнутом в сторону критикующего. А потом просидел всю ночь до самого утра: сморщенный и жалкий. Сашка смотрел на него из окна и не мог к нему подойти. Он долго еще избегал встреч с отцом….
               Все забылось с тех пор, но почему-то не мог забыть Сашка тех слов, сказанных им отцу….
           Сейчас Конов сидел на приступках, и вокруг не было ни одной живой души. Он зашел в дом, не включая свет, достал из шкафа бутылку. За калитку вышел тихо, внимательно присматриваясь и прислушиваясь.
              Когда ему показалось, что он услышал чей-то голос, он, покачиваясь, поплелся в ту сторону. - Кто здесь? Эй, спите, что ль все!?
              Тишина была ему неприятна. Хотелось как-то разрушить ее. Он направился в сторону часовни, к дому ветеринара. «Ведь тот видел Амура последним, пытался помочь ему» - подумал Конов.
               Со всей силы постучал в дверь. Потом еще раз. Внутри было тихо.
              -Петрович, открывай! - Он еще долго стучался, но ему так и не открыли, Казалось, что его никто не слышит.
              Он вышел на середину улицы. - Нет что ли кого? - озираясь по сторонам, промычал он. - Что-то не давало ему покоя, он ходил по улице из стороны в сторону. Потом вернулся к единственному фонарю возле часовни:
               - Ну, смотрите! - Снял с плеча ружье и прицелился в мерцающую лампу.
Выстрел зазвенел в стеклах домов.
             Конов стоял в полной темноте и чего-то ждал. Он не мог видеть, как аккуратно одновременно во многих темных окнах отодвинулись шторки, как кто-то всматривался в его силуэт, стараясь не шуметь, проверяя засовы.

Но так никто к нему не вышел. Никто не сказал ему ни слова, когда он, присев к
столбу, в одиночку допивал бутылку самогона.

				Амур
					Щелоков Дмитрий

	СОЧИНЕНИЯ
			опубликован в журнале "Московский вестник"
Ветеринар замер перед дверью и никак не решался потянуть за ручку. Пальцы холодели. Он еще раз глубоко вздохнул и решительно открыл дверь, войдя в прохладную комнату. Конов стоял к нему спиной и смотрел сквозь запыленное стекло на собачью конуру, за которой в зарослях лопухов, уткнув морду в пыль, лежала собака. -Все! - сказал ветеринар, стягивая резиновые перчатки, закуривая виновато и осторожно. - Не жилец Амур, - Видать его булавками накормили, а может и еще чем. Кровь у него горлом идет, не останавливается! Конов не оборачивался. Он все еще смотрел в одну точку. Не мог забыть, как ветеринар отирал морду Амура от черных сгустков крови, а пес жался к земле и от боли пытался заползти подальше в лопухи. Нет, он уже не был тем отважным псом. Сейчас он униженно вжимался в землю и не смел уже смотреть в глаза. Он впервые чувствовал собственный страх. - Что? - Конов, наконец, повернулся к ветеринару. - Я мог бы укол ему сделать. - Кокой укол? - Чтоб не мучился. Скулы посеревшего за двое суток лица Конова напряглись. Он снова посмотрел в окно, и сипло выдохнул. Бессчетное количество бессонных сигарет стянули его горло. - Коли! Ветеринар молчал. - Иди, коли, говорю! - Мне нечем. Я сказал, что мог бы. Но ничего нет. Не завозят. - Не завозят? - Конов подошел к ветеринару. - Ладно. Спасибо и на этом. На! - И вытащил из кармана мятую пятидесятирублевку, вложив ее в карман побледневшего ветврача. - Не надо, Саша. - Иди. Жене конфет купишь. Ветеринар не оборачиваясь, медленно вышел из дома. Он попытался закурить, но спички ломались в его руках. Он так и шел по улице с неприкуреной сигаретой, прижимая к себе квадратный чемоданчик в которой что-то побрякивало. - Эй, Вадим Петрович!- Крикнули со стороны. - Да остановись же ты? Что там? - С ведром в руках к нему шла старуха. - У Саньки был? - Собака у него подыхает, накормил кто-то иглами или еще чем. - Слава Тебе, - поставила старуха ведро на землю. - Ну и пропади она, всех кур передушила. У меня, у Мухиной двух. Я ее, стерву, сама на вилы бы посадила. - Конечно, - буркнул ветеринар и осторожно обернулся. Там на дороге, возле дома стоял Конов и смотрел в их сторону, загораживая лицо от восходящего солнца. - Ладно, мать, некогда мне тут с тобой. Он прижал к себе чемоданчик и, спотыкаясь на кочках, свернул в проулок, густо заросший сиренью. … Это был первый пес, проживший у Конова больше пяти лет. Какого бы щенка он к себе не приносил - не приживался, то собачья чума сожрет, то под колеса машины угодит, то еще какая напасть. Но Амур зацепился за жизнь крепко, все беды обходили его стороной. Быстро он из косолапого кутенка, превратился в широкогрудую охотничью лайку, беспрекословно выполняющую все, что хотел хозяин. Точнее даже не выполнял, а делал то, что умел, то о чем ему говорила кипящая в жилах собачья кровь. Конов, собираясь на охоту, всегда выходил на крыльцо, ставил возле конуры ружье, сильно пахнувшее порохом и оружейным маслом. Медленно и тщательно затягивал все ремни, застегивал пуговицы, а Амур в предвкушении подпрыгивал и извивался! Каждая секунда этих неторопливых сборов была такой длинной и счастливой. Когда же все было готово, хозяин подходил к собаке, гладил, таскал, играючись, за холку, что-то шептал на ухо, а Амур скулил от нетерпения. Конов расстегивал ошейник, и тяжелая цепь брякалась о вытоптанную у конуры землю. Амур отскакивал в сторону и, набирая скорость, обегал вокруг дома, но когда видел, что хозяин очень медлителен, лаял на него и снова делал круг. Только, когда охотник затворял калитку и шел в направлении леса, Амур, что есть мочи, мчался вперед через поле, спугивая жирующих в подорожниках воробьев. Никогда еще не приходили они из леса пустыми. После охоты, будучи в хорошем настроении Конов отпускал Амура побегать по ночным улицам, поскольку из-за крутого нрава пса днем этого делать было нельзя. Но даже ночью Амур мог напугать забывшего об осторожности пьяного или поранить чью-то собаку, а утром, как ни в чем не бывало, забирался, весь обвешанный репьями, в конуру и чутко спал, дожидаясь утренней пайки. - Кошка, Амур, кошка! - как и раньше, попытался подшутить над Амуром Конов. Он попытался сделать вид, что ничего не произошло. Но Амур не вскочил с места и не стал подыгрывать хозяину в поисках кошки. Он тяжело подполз чуть ближе к запыленным сапогам, даже не проскулив, а, проскрипев, виновато опустил глаза и сглотнул накопившуюся во рту тягучую густоту. Конов хлопнул дверью сарая, долго гремел инструментами, матерился в голос в темноте, перевернул какой-то ящик, со звоном разбившийся об пол, и вышел обратно, с силой воткнув в окаменевшую землю старую лопату. Движения его стали сбивчивыми и хаотичными, он то заходил в дом, то возвращался, словно пытаясь что-то вспомнить. Наконец, он, как прежде, появился с охотничьим снаряжением, разложил его и стал собираться. Крепко затянул ремень патронтажа, патронов было достаточно. Поставил возле конуры ружье, но Амур только дрожал, и скулил. - Ладно! - скомандовал сам себе Конов. Закинул за спину ружье. - Нужно идти. Амур лежал. Конов опустился перед ним на колени и расстегнул ошейник. Голова Амур упала в пыль. - Что ж ты!? - взял он его на руки, - жрать я тебе не давал что ль? - Амур стал почти невесомым за эти два последних дня. - Ну, пойдем. - Он толкнул ногой калитку и пошел в направлении большой березы, с которой начинался лес. Солнце ударило в глаза. К этой вековой велиликанше Амур всегда бежал в первую очередь. Он шел медленно, стараясь аккуратно ступать по кочкам, чтобы не трясти Амура, а тот, свесив голову, только скулил. - Ничего, - только и повторял ему Конов, - ничего. - Он положил Амура возле почерневшего ствола березы и закурил. - Ты лежи, я скоро. Он неспешно вернулся домой, постоял возле конуры, хотел ее сейчас же разломать на дрова, но передумал. Взял заготовленную лопату и пошел к собаке, которая так и не сдвинулась с места. Издали Конову показалось, что Амур уже мертв. Но, почувствовав идущего, тот приподнял голову и словно в бреду стал утробно рычать. - Амур, не признал? Амур!- Конов погладил его. Накинул на шею веревку и привязал к дереву. - На всякий случай. Ты не бойся, - успокаивал он его. Конов снял ружье. Впервые в жизни ружье в его руках дрожало. Он отошел так далеко, что собаку плохо было видно…. …Выстрел был похож на хлопок пастушьего кнута, эхом прокатился от березы к холму и затих в деревенских садах…. Все уже знали, куда и зачем уходил Конов. Этот мрачный нелюдим, к которому даже мальчишки в огород не лазали, ведь он мог и выстрелить, а то, что таких случаев еще не было, так это по тому, что его держались стороной. Он ни с кем не общался. Пропадал в лесу, беззастенчиво в сумерках возил с колхозных полей сено. Правда, его возили все, но он делал это не прячась, не дожидаясь ночи, словно брал свое. -Нечего такую псину заводить! - посматривая в сторону холма, на одинокий силуэт Конова, говорили соседи. - Собачина-то его последние две ночи совсем осатанела, выла как проклятая: ни заснуть, ни на улицу выйти. -Говорят, ей мясо кинули с булавками, - перебила Мухина. - Я сегодня с Шурой разговаривала, ей Петрович сказал. Конов просил усыпить собаку. - Ишь ты, на собаку лекарства еще тратить! Тут людям не хватает! - У моего тестя - собака, какая же ласковая, даже на котов не бросается! Сидит все время у ступенек или в сарае, или спит. Ангел, а не собака! А эта!? - Да что ты! Я утром тут выхожу, его псина курицу тащит. У меня три штуки так и пропали. Я к Конову пойду! Все ему скажу! - Заволновалась Мухина. - Вон, кажется, он идет? - сказал ветеринар. - Где ж? - захлопала себя по карманам Мухина, пытаясь найти очки. - Да вон же, вон. Видишь, пятно черное на самом холме, чуть правее сосны раздвоенной. Ну не видишь, что ль? - Точно и я вижу, - подтвердил кто-то. - Да это не Конов, а пень. - Сам ты пень! Посмотри, движется, кажется. - По-моему, как был на одном месте, так и остался. - Это, конечно, - перебила ветеринара Мухина. - Тебе сейчас лучше, чтоб он на месте сидел. Он к тебе первому придет. Ты ж его собаку-то не спас! - Хорошее дело, - причем же тут я. - За мной греха нет. Я все по закону делал. Я ж, если бы возможность была, думаешь, не откачал бы? - Ветеринар достал из кармана сигареты. - Да что ты задергался, что нам-то говорить? Ты вон ему скажи, - указал в сторону леса подошедший Петр Миронов. Ветеринар вновь мельком взглянул в сторону холма и ему, показалось, что черная точка чуть сдвинулась с места. - Петрович! Сергеевна! - да вы чего? Что вы говорите! Я ж - все аккуратно. - А помнишь, у Савиных все кролики сдохли? Кто их прививал? - Вспомнили тоже, я же был молодым специалистом, да и вакцина плохая была. Не я же ее делал! - Рассказывай теперь! - У Мироновой или вон, у Мухиной - он вообще кур таскал! И теленка я ей забил на той неделе, мясо у нее есть. - Ты что несешь? -А что ты сама говорила, мол, чтоб сдохла, эта собака! - Мало ли, что я говорила. Я же просто так, для интереса. - Я слышал, - уже тише заговорил ветеринар, - что собаку свою он в Москве брал, чуть ли не за пятьдесят тысяч! - Ой, - Мухина прикрыла рот ладонью. - Да откуда же такие деньги-то?! - Оттуда, - разлегся на траве Миронов, - сколько он белок да норок перебил в лесу!? За один года столько насобирает! Барсучий жир в город возит, а он там в цене. - Пятьдесят тысяч! - повторила Мухина. - Вадим Петрович, шел бы ты домой. Займись там какими-нибудь делами. - Да никуда я не пойду, - вытаращил глаза ветеринар. - Почему я должен уходить?! - Дело твое. - Он может, - кивнул в сторону холма Миронов, - и петуха пустить. Черт знает, что у него на уме. - Типун тебе на язык! - вздрогнула Миронова. - Смотри жара какая, все ж погорим! Торф вторую неделю тлеет. Люди еще долго стояли посреди улицы, потом постепенно начали расходиться по домам. И ветеринар вспомнил, что ему нужно срочно ехать в центр, заказывать новые препараты и на вечернем автобусе вместе с женой укатил в город. Конов так и не пошевелился ни разу после того, как счистил налипшие комья глины с лопаты. Когда стало темнеть, он лег в траву, долго лежал и смотрел, как на небе появляются первые звезды. В распахнутую черноту своего двора он вошел за полночь. Луна чуть обелила краешек пустой конуры и куст бузины подле нее. Поставил к стене ружье и прислушался. Вокруг все замерло, не доносился даже звук радио из дома соседки. - Эй!!! - Что есть силы, закричал Конов. - Но ему ответили только собаки из огородов и дворов. Тогда он решил повторить попытку, но уже иначе: громко, что есть силы прогорланить какую-нибудь песню, чтобы разбудить всех. Но трезвым, не вспоминались слова ни одной! Тишина становилась невыносимой! Нестерпимое одиночество охватило Конова! Давно забытая память об отце и нестерпимое одиночество, затертые работой и временем зашевелились в голове. Увиделась просевшая и заросшая могила. Только сейчас он вспомнил, как отец так же в беспамятстве сидел на этих ступенях, спал, уткнувшись в колени. И тогда в детстве Конов увидел его жалким и маленьким, каким он никогда его не видел. Да он его вообще редко видел. …Отец работал пастухом и уходил из дома уже в четыре часа. - Ту-у-у…, - разносилось по мокрым от утренней росы улицам. И тут же двери сараев отворялись и люди, позевывая, выгоняли скотину. Такой же зазывный трубный звук разносился по деревне к сумеркам, когда отец возвращался домой. Садился он на приступки и, вытянув ноги, долго курил. - Санька, а ну иди сюда, - звал он, доставая туесок из березовой коры, наполненный земляникой. Он постоянно что-то приносил из леса, он пах лесом, он был его частью. Сашка садился рядом с отцом и горстями клал себе ягоды в рот. - Ну-ну, не торопись. - Ласково говорил он. Как-то Сашка сказал: - Па, а у нас Белка ощенилась - пять штук! Отец промолчал. - Ну, пойдем, покажу. Пойдем! Сашка вбежал в сарай, постоянно оглядываясь на отца. В дальнем углу зашуршало сено и загорелись два зеленых глаза. Белое пятно Белки зашевелилось и зарычало осторожно. Из-под нее послышался поскрипывающий писк. Отец черной тенью стоял в проеме двери и близко не подходил. Сашка смотрел то на щенков, то на отца, за спиной которого расстилалось бесконечно звездное небо. Сашка тогда не мог заснуть всю ночь, ворочался, отсчитывая удары маятника, чтобы в четыре утра с уходом отца на работу, спрыгнуть с постели и босиком броситься к щенкам. Но никого не было, только пролежанное сено и затертая подстилка. - Белка! - поманил Сашка, - Белка! - Он выбежал за калитку. Отец уже поднимался в гору. - Оп! - подгонял он стадо. Возле его ног, забегая то с одной, то с другой стороны крутилась Белка, за которой волочилась веревка. Белка подпрыгивала к сумке, а отец отгонял ее. - Папа, - закричал Сашка и бросился к нему, спотыкаясь босыми ногами о камни. - Па! Где они!? - Отец обернулся и убрал сумку за спину. Сашка вцепился в рукав отцовой рубахи. - Куда ты их понес! - и попытался схватить сумку. - Саня! - только и сказал отец. - Белка залаяла и заскулила одновременно. - Куда ты их? - Я их отпущу там, у большой березы. Пускай в лесу поживут. В лесу хорошо им будет. Они сами себе еду будут искать, а нам негде их держать. - Но они ведь слепые. - А как же волчата? Волчата тоже слепые. Они же в лесу живут. Вот Белка из дома и будет бегать их кормить, пока не вырастут. Давай, Санька, дуй домой. Белку крепко держи! - А как же она узнает, где они? - Узнает, еще как! У нее нос чуткий. Санька привязал Белку к забору, а сам, не выдержав, снова побежал к отцу. Отца он увидел, когда тот бросал что-то в воду, за камыши. - Па, ты чего там?! Отец обернулся, хотел поспешно выбежать на берег, но поскользнулся. В отяжелевшей мокрой одежде он вышел к сыну, ноздри его раздувались. Сашка перевернул его мешковатую сумку, все вытряхнул, разбросав на траве куль с едой. - Дурак! - завыл Сашка, - фашист, понял ты кто! - ревел он. Стадо в тот день само в деревню пришло, без пастуха. Только через какое-то время появился и сам пастух, с трудом волоча за собой кнут. Он бормотал что-то несвязное. - Нажрался! - крикнул ему кто-то из-за забора. - Всю скотину нам растеряешь. - У-у, - выдавил из себя пастух, - замахнувшись кнутом в сторону критикующего. А потом просидел всю ночь до самого утра: сморщенный и жалкий. Сашка смотрел на него из окна и не мог к нему подойти. Он долго еще избегал встреч с отцом…. Все забылось с тех пор, но почему-то не мог забыть Сашка тех слов, сказанных им отцу…. Сейчас Конов сидел на приступках, и вокруг не было ни одной живой души. Он зашел в дом, не включая свет, достал из шкафа бутылку. За калитку вышел тихо, внимательно присматриваясь и прислушиваясь. Когда ему показалось, что он услышал чей-то голос, он, покачиваясь, поплелся в ту сторону. - Кто здесь? Эй, спите, что ль все!? Тишина была ему неприятна. Хотелось как-то разрушить ее. Он направился в сторону часовни, к дому ветеринара. «Ведь тот видел Амура последним, пытался помочь ему» - подумал Конов. Со всей силы постучал в дверь. Потом еще раз. Внутри было тихо. -Петрович, открывай! - Он еще долго стучался, но ему так и не открыли, Казалось, что его никто не слышит. Он вышел на середину улицы. - Нет что ли кого? - озираясь по сторонам, промычал он. - Что-то не давало ему покоя, он ходил по улице из стороны в сторону. Потом вернулся к единственному фонарю возле часовни: - Ну, смотрите! - Снял с плеча ружье и прицелился в мерцающую лампу. Выстрел зазвенел в стеклах домов. Конов стоял в полной темноте и чего-то ждал. Он не мог видеть, как аккуратно одновременно во многих темных окнах отодвинулись шторки, как кто-то всматривался в его силуэт, стараясь не шуметь, проверяя засовы. Но так никто к нему не вышел. Никто не сказал ему ни слова, когда он, присев к столбу, в одиночку допивал бутылку самогона.
		в начало